| |
Прощайте Мистер Праздник
Марина Райкина
МК 12 ноября 1999
Почему? Почему умирают
молодые, красивые и талантливые? Оттого ли, что Бог забирает к себе
самых лучших? Оттого ли, что они, как в топке, сгорают в своем
таланте, не выдержав его мощи и напора? Или потому, что их убивает
черная энергия бездарных завистников, ни на что не способных? Стоит
ли теперь биться над этими вопросами, если от ответа — да, Бог
забирает, да, злобные завистники... — легче не становится. В
ночь с 4 на 5 ноября в теплолюбивом Израиле умер любимец Москвы,
режиссер Гриша Гурвич. Ему только что исполнилось 42. Все, кто был
там и оставался здесь, надеялись на чудо. Верующие молились за него и
ставили свечки Божьей Матери. Остальные держали за него фиги и
говорили: "Гришка, держись!" Он держался за эту жизнь до
последнего. Он пережил четыре химиотерапии — одну в Москве, на
Каширке, и три в Израиле. Он цеплялся за эту жизнь зубами — так
он ее любил.
|
|
Гриша
Гурвич... Большой. Усатый. Веселый. Ироничный. Я точно знаю —
прошедшее вмя — не про него. О нем надо рассказывать поминать
как о живом, истый бакинский мальчик-вундеркинд получает телеграмму,
от которой чуть ли не теряет сознание. Его вызывают в Москву. Подпись
- Табаков. Табакову понравились стихи, которые южанин сочинил к
спектаклю "Маугли". И ошалелый провинциал с дипломом
филолога врывается в Москву с желанием взять ее.
Столица так просто не
дается. По этому поводу он не скулит - этот глагол не для веселого
студента режиссерского факультета ГИТИСа, ученика знаменитой Марии
Кнебель. Он часто ночует в подвале "Табакерки". А ее хозяин
на день рождения приволочет ему ящик помидор.
Лето. ГИТИСовский дворик.
И студенты, как. голуби, на спинках покосившихся лавочек. К Тане
Ахрамковой со второго курса свободной походочкой подваливает крупняк
с третьего.
"Это ты именная
стипендиатка? - спрашивает ее. — Мы, именные стипендиаты,
должны дружить". Он умеет дружить. Когда в апреле этого года
окажется на Каширке, там встретит художницу, с которой выпускал свой
дипломный спектакль. Ей нужны деньги на операцию, и он поделится с
ней — ему тоже светит операция и тоже нужны деньги.
80-е
годы. Капустники в московском Доме актера — отдушина творческой
интеллигенции. Здесь собираются зубры этого дела, которые судят по
гамбургскому счету. Номера Гурвича .проходят по этому счету.
Восклицательный знак в его биографии ставит Марк Захаров, который
говорит ему:
"Молодой человек,
вам надо делать свой театр. Я Вам надо делать "Летучую мышь".
Подвал в Гнездниковском
переулке. Крохотная сцена учебного театрика. Билетов не достать с
первых спектаклей. Уже висят на люстрах. Уже по стенкам ставят
скамейки, где все друг у друга на головах. Здесь дают кабаре —
нечто невиданное в посткоммунистической Москве из песенок под живой
оркестр, танцев, шуточек и пьянящего воздуха свободы. Как шампанское
на ночь.
Осторожные
профи не верят и твердят, что затея Гурвича — бред: в одну воду
нельзя войти дважды. Нельзя возродить легендарное кабаре "Летучая
мышь", которое в полном составе упорхнуло за океан с приходом
большевиков. С их откатом в конце 80-х нашелся сумасшедший, который
вступил в воду во второй раз. Вошел и свободно поплыл, показав всем,
какой это кайф.
Тем, кто не верил, через
10 лет он предъявит настоящий серьезный театр с репертуаром, с
отборной труппой, с полными залами. Он единственный из своего
поколения, кому есть что предъявить.
Он обжора. Он Фальстаф.
Сладкоежка. И полный идиот в быту. Диалог с женой на кухне:
— Гриша, поставь
чайник.
— Он сломался. Не
греется.
- Ты кнопку-то нажми. Ты
меня переживешь, поэтому я должна отдать тебя в надежные руки.
Если бы Люба знала, какой
жестокой окажется эта шутка спустя несколько лет. Но пока они смеются
и всяким сюсюканьям молодоженов предпочитают жесткую иронию. Люба и
Гриша — странная пара. Гриша кашляет, Люба начинает задыхаться.
Гриша не ест, она теряет аппетит. Его не признают официальные
чиновники, она подтаскивает ему "кирпичи" для строительства
театра.
Да, то, что он делает в
театре, называют несерьезным. Однако не считают зазорным звать
"Летучую мышь" развлекать всякие церемонии. Единственная
награда у его театра от "Московского комсомольца",
оценившего два его последних спектакля — "Это шоу-бизнес"
и "Великую иллюзию".
"Летучая
мышь" распускает крылья. Она эффектно "степует по Москве",
в самом свободном полёте без признаков падения. Она набирает обороты.
Красный жилет поверх белой рубахи ее лидера — как символ
яркости и ярости, желания взять новую высоту. Спектакли становятся
большими - вся труппа на сцене, огромная декорация, оркестр,
ансамбли, хоры. "Сто лет кабаре" вырастает в "Это
шоу-бизнес". А "Бизнес" — в "Великую
иллюзию".
Его "Иллюзия" -
это реальность, которая валит наповал роскошью. Бархат, позолота,
резьба, целый корабль, а не условность сценографии. На корабле так
чудно поют, каждый и все вместе, энергично бьют степ, что хочется
погрузиться на него со всем нищим скарбом и удрать к чертовой матери
от российской смеси убогости и безумия.
— Гриш,
вот выйдет человек из твоего театра и опять вляпается в грязь. Зачем
тебе эта красивая ложь? - спрашиваю я его.
— Кстати,
о лжи. Надо фантазировать, представлять себе, как красиво может быть
— и каким-то образом так и будет. Ты сначала должен придумать
жизнь, и, может быть, она такой станет. Как придумаешь, так и будет.
Это он говорит мне в
марте. Он готовит зрелище — 10 лет "Летучей мыши". У
него усталый вид, много курит. Вкалывает много. Праздник, как
оказывается, дело невыносимое.
Все, кто придет на
десятилетие "Летучей мыши", увидят, что у Гурвича театр,
которому у нас нет аналога. Энергия радости со сцены обрушивается в
зал. У нас не хуже, чем на Бродвее, — цену сравнения знают те,
кто видел этот самый Бродвей. Но...
В бравурность его
эстетики вплетается тихая, но твердая ностальгическая нота. Сильный
голос Пиаф, томительно растягивающий "Жизнь в розовом свете"
— его любимую песню. Гриша не игра- 1
ет
в ностальгию. Он ищет в прошлом вдохновение и что-то еще. Что? На
сцену опускается экран, и на фоне кадров немого кино с мировыми
звездами звучит нежнейшая ария из мюзикла "Сансет бульвар".
А потом выезжает лодка, на которой подзабытая слава отечественного
кинематографа — Наталья Фатеева, Тамара Семина, Наталья
Аринба-сарова. Каждая со своей арией. Они в отличной форме. И зал
ревет и благодарно аплодирует легендам и тому, кто их возвращает нам.
— Гриш,
ты ретро-человек?
— Абсолютно права.
Ностальгия - одно из самых печальных и светлых чувств.
Он собирается делать с
артистками спектакль. Новый мюзикл. Кажется, что он неистощим.
И
вдруг. Как убийца из-за угла, навалилась болезнь. Он на Каширке. У
него операция на позвоночнике. У него первая химическая обработка.
Назло всем самым плохим слухам, которые тут же поползли по
театральной Москве, он выкарабкивается. Он не намерен быть рабом
своей болезни. Ему всего 41, и у него впереди... Правда, почему-то на
записи "Старой квартиры" промелькнет фраза: "Я не хочу
говорить о своем будущем". Почему? И почему к своему сорокалетию
он, неожиданно для всех, почему-то поставит совсем невеселый
спектакль "Вам позволено переиграть' про неизлечимо больного
человека. Этот спектакль заканчивается такими словами: "Так в
чем возможность моего выбора? В том, как вы встретите неизбежность
своего конца".
Нет,
он не намерен становиться рабом своей болезни. Он возвращается в
театр. Он закрывает сезон. К неизменному красному жилету поверх белой
рубахи добавляется бейсболка: он вынужден побриться, потому что от
химиотерапии падают волосы. Печаль притаится в его глазах.
Три последних месяца
жизни он проводит в клинике Иерусалима. Местные специалисты обещают
спасти. Лимфолейкоз в 40 лучше, чем в детстве и в старости. Еще три
химиотерапии, перед которыми газовые камеры фашистов —, просто
ничто. Он бьется за жизнь. Лейкоциты выписывают справку на жизнь.
Лейкоциты не растут. Но и не падают - значит выкарабкается. В другой
исход никто не верит: Гриша так любит жизнь...
К нему приходит в
больницу Юлий Ким, который в мае схоронил жену в Израиле, умершую от
рака. Он сам нездоров. И два художника говорят о планах, начинают
вместе работать.
Гриша
звонит в театр: "Прикрой Любу", — просит помощника. А
ей он уже давно сказал: "Я придумал, как тебе жить без меня".
Она без него? Нет. Нет! Нет!!!
24
октября ему исполнилось 42. В Москве после представления в его
кабинете артисты собрали стол с наскоро купленной закуской и
выпивкой. Звонят ему в палату в Иерусалим и хором поют "Хэппи
берздей". Потом записываются на камеру: "Мы тебя ждем,
Гриша". Никто не врет.
Ночью ему станет плохо.
Он позовет маму, которая с ним несколько месяцев: "Мама, я не
понимаю, что со мной происходит". Дальше — беготня врачей,
аппарат искусственного дыхания. Люба кричала из Москвы по телефону:
"Положите ему трубку". Аппарат не смогли подтянуть.
Узнав
о смерти Гриши, его артисты в этот вечер играют как никогда. За
кулисами глотают таблетки. За кулисами плачут. И сквозь слезы,
счастливо улыбаясь, выскакивают на сцену. Они ведь несут праздник.
Праздник, сочиненный им
Кто-то
сказал: "Гриша строил театр, строил, надорвался и умер". Но
Гриша Гурвич построил уникальный театр, и он должен жить. Слишком
серьезное наследство оставил он нам, чтобы его так просто предать
забвению. Поэтому время ожидания теперь сменяет время поступков всех
тех, кто любил Гришу, верил в его дело. Сейчас, как никогда, "Летучей
мыши" нужна помощь, нужны деньги, чтобы платить аренду. Мы
объявляем номер счета для всех, кто хочет поддержать труппу:
расчетный счет 407028209338040101106 МБ АК СБ РФ; г. Москва,
Тверское ОСБ 7982/01536. Корр. счет 3010186000000003422 БИК 044525342
ИНН 777004144403.
Он
умер в теплолюбивом Израиле в ночь с 4 на 5 ноября. В это время в
Москве на землю пал первый неуверенный снег. Ночь натянула на лужи
совсем пустяшный лед - жилец до первого каблука. Ничего не стоящий,
как человеческая жизнь.
|
|
|
